Повседневный застольный этикет кубанских казаков

Воронин В.В. (Краснодар)

Повседневный застольный этикет кубанских казаков

Прием пищи, это неоднократно ежедневно проводимый ритуал в жизни каждого человека. В основе этого ритуала лежит не просто естественная потребность в пище, но и сложившиеся в процессе этногенеза стереотипы поведения. Естественно, что немаловажную роль играет и система ценностей. Ведь как мы едим, так мы и относимся к пище, а это отношение уже предопределяет отношение к труду, результатом которого является “хлеб насущный”. Вероятно поэтому многие из носителей традиционной казачьей культуры отмечали потребительскую направленность и, как следствие, крайнюю расточительность современного общества в плане пищи, подчеркивая при этом, что именно это приводит к бедности. Не случайно К.Леви-Стросс, при изучении оппозиций в кулинарии (в том числе этикете), отмечал, что их природу “надо искать не в кулинарии, а в социологии, экономике, эстетике и религии... Остается надеяться, что для каждого отдельного случая когда-нибудь удастся выяснить, каким образом кулинария является языком, непроизвольно отражающим устройство данного общества или, по крайней мере, выявляющим противоречия, в которых общество не отдает себе отчета”. (1)
Традиционные нормы и правила поведения при приеме пищи в повседневной жизни кубанских казаков, составляющие основу застольного этикета, к сожалению у исследователей не вызывали особого интереса. Хотя значимость данного аспекта при изучении истории и этнографии повседневности неоспоримо велика. В основе данного исследования легли полевые фольклорно-этнографические материалы Кубанской фольклорно-этнографической экспедиции (1992-2006гг.), собранные в населенных пунктах Краснодарского, Ставропольского края, Карачаево-Черкесской республике и Республики Адыгея.
При изучении кубанского казачьего застольного этикета учитывались различные факторы, в первую очередь социального характера: тип семьи, ее социальный статус, достаток, индивидуальные предпочтения и так далее. В меньшей степени были затронуты вопросы, связанные с традиционной пищей.
В зимний период, когда утренний подъем членов семьи был не таким ранним, как летом, казаки ограничивались трехразовым питанием (завтрак, обед, ужин). В весенне-летний период, вставали в 4 часа утра, и завтракали в 6-7 часов, что было обусловлено различными видами сельскохозяйственных работ, которые к тому же требовали больших физических усилий. Поэтому, примерно в 4 часа дня люди “полудничали” - “три как обязательных [В.В. – приёма пищи] и полуденный” (АК№3568). “Полуденная” пища отличалась простотой: хлеб, молоко, пирожки, узвар. Если семья была небольшая, и не было свободных рук для приготовления пищи в поле, то обедать возвращались домой: “В обид сходылася вся симья обидать до дому, прыижалы, если на стэпу. Цэ варыть сталы уже як старший брат ожэнывся, так жена тоди на стэпу варыла йисты” (АК№3242). За “обязательными” приемами пищи должна была собираться вся семья. Однако, во время сельскохозяйственных работ, когда “день - год кормит”, хозяин мог и задержаться: “Было так, мущину покормить, я должна сидеть за столом. Сижу, подала. И даже если мы пакушали, он позже пришел, все старались то организованно, ждали ево. А если нет, то я должна сидеть пока он поест, убрать” (АК№3571).
В качестве наказания детей мог выступать и отказ в пище, однако это случалось редко, и могло проявляться частично: “У нас батько був грубый, а шоб прынымав меры принуждения - нэ було цёго у нёго [...]. Батога нэ давав вин, а кажэ: “Хто будэ шалить - буду пайку уменьшать второго” (АК№3242). Ну, а о случаях отказа в пище старикам, вообще не приходится говорить: “Еси вин [дед] тилько пийдэ пожалица, шо йисты не дают, так того как вызовут, та как дадут, ого. Вот в правление, к атаману. Атаман той вызовэ його: “Ты што сукин сын, батько тоби выкормыв, а ты не помнишь?”. И плетей дадут, выпорють його: “Дайте йому, шоб вин батько кормыв”. [...] А мать, то просто сусидам скажэ, што там не кормят, сусиды посрамят: “Не стыдно, мать ны кормышь”. Это мало до правления доходэ. Тада люды, общество, сусиди: “Што ш ты мать ны кормышь!”” (АК№1585). Прием пищи регламентировался и запретами. Например, нельзя было есть во время грозы, во время прохождения похоронной процессии. Строго запрещалось нерегламентированно кушать вне дома/кухни: “Никада мы с кускамы нэ ходылы по двору или по улице” (АК№3369); “Тада куски не растягивали. Паел, будь добрый жди абеда” (АК№3569); “Проголодався, пирожкы булы, но йишь там на кухни, в хати” (АК№3242). Как видно из примеров, в таких случаях пища получает иную, “нечеловеческую” номинацию - “кусок”. Наиболее жесткий запрет касался потребления пищи на огороде: “Нызя йисты на городи, всэ чирвяк зъисть” (АК№2176).
Стол в жилище кубанского казака может выступить вообще отдельной темой исследования, так как он стоит в одном ряду с такими центрами “своего” пространства как Святой угол, печь. Со столом связано большое количество представлений и запретов: нельзя сидеть на столе, класть на него шапку, передавать через стол ребенка, сметать крошки голой рукой, оставлять на нем на ночь нож и многие другие. Объяснением этому может служить отношение к столу носителей традиционной культуры: “Стол, это как престол” (АК№3549). Соотнесение стола с престолом в церкви регламентирует все поведенческие нормы и правила сидящих за ним членов семьи (ср.: “Считается грехом стучать по столу, за которым едят, и тем, которые это делают, говорят: “Не бей стол - стол “божья ладонь””(2)). Из внешних проявлений можно отметить, что в отличие от праздничных застолий, в будние дни при трапезах стол не покрывался скатертью/настольником.
Важнейшим в застольном этикете кубанских казаков является порядок рассаживания членов семьи за столом. Дед/отец имел строго определенное место, во главе стола в Святом углу: “Ево место было са Святова угла” (АК№2892); “У него свое место, мы вже знаем дэ дедушка сидыть, вин же и нэ будэ йисты” (АК№3244); “Батькови мисто однэ, а мы дэ попалы, дэ хто сив” (АК№3099). Порядок рассаживания остальных членов семьи в первую очередь зависел от того, большая семья или малая. В малых за стол садились все члены семьи: “Папа сидае у торцах, мама биля их, а мы так” (АК№3078). В большой семье бытовало несколько вариантов: прием пищи поочередный: “Сперва садились за стол мущины. А патом уже женщины, а паследнюю очередь дети и невестки” (АК№3572); “Мущинов вперёд пасодят, а патом бабы садяца йидят, так было” (АК№1463). Другим вариантом мог быть смешанный (при этом могли рассаживаться члены семьи смешанно, либо с одной стороны стола мужчины, с другой женщины), но для детей отец изготавливал маленький круглый столик - “сырно”, за которым они кушали отдельно. Необходимо сказать и о том, что “сырно”, в большей степени, было распространенно на территории бывшего Черноморья, реже упоминание о таком столике встречается в Закубанье. В черноморских станицах летом, когда могли кушать на дворе, использовалось “сырно” и взрослыми, но оно было больших размеров: “Воны там сыдять [В.В. – на подворье] за сырном уси. А там значить так було - дедушка, бабушка, тры сына жинатих з нэвистками, и четыри дочкы. Оцэ воны сыдять уси, йидять, а другэ сырно - сыдять диты” (АК№3078); “Вси сидалы, и батькы и сыновья, а як у нас диты пишлы, тоди вже диты началы отдельно йисты, а стари отдельно” (АК№3296); «Детей отдельно, а все такие што взрослые, работают, эти на одном столу” (АК№352). В линейной традиции, если позволяла длина стола, детей могли сажать за стол: “Все гуртом садились, и дети, и взрослые, все гуртом” (АК№3338); “Вот стол большой, и памещались все. Вот дети садяца в адном краю, а там старшие” (АК№1709), или так же за отдельный столик. Зафиксирован ряд случаев, когда детей вообще кормили на полу: “Тада стол такой был, посадяца все, а детей атдельна. Вот такой, звали дижничок, как настольник, прастелют, паложат им там что кушать. (АК№2012). Детей в возрасте до 2-3 лет матери кормили заранее, чтобы они не отвлекали от общей трапезы: “Ну, сразу, прежде садица за стол, их накормит мама и все, ани уже играют. Ну а что двух-трехлетнему рыбенку делать за сталом?” (АК№1709). Ухаживала за столом назначенная невестка или младшая невестка, которая ела либо после того как окончиться трапеза, либо с детьми: “А мине места никада не было, я так, где-нибудь прилеплюсь да дитей, я ж самая меньшая, моложая невестка была” (АК№2892); “Старыки, тоже душ восимь, сидают, отдельно йидят. А подносэ нивистка, мама ныколы нэ встанэ” (АК№3243). Приведенные порядки рассаживания членов семьи за стол полностью соотносятся с обозначением А.К.Бабурина и А.Л.Топоркова данного явления как “наглядная модель половозрастной социальной стратификации”. (3)
Перед тем как сесть за стол все обязательно мыли/банили руки, а перед завтраком: «Еси ны умыеся и ны помолышся Богу – йисты не дадут» (АК№352). Женщинам запрещалось садиться за стол, если она без головного платка (АК№3047). Глава семьи читал молитву, после чего все, перекрестившись, садились на лавки: “Памолица атец, и ани стаят все, а патом садяца” (АК№3569). Все участники трапезы разбирали свои ложки. Изготовление деревянных ложек возлагалось на главу семьи, поэтому ложки были “меченные” (бороздки на ручке) или отличались по размеру, форме ручки: “Были даже меченные. Я свою лошку должен знать. Эта я ишо дитём был” (АК№3569); “Каждая ложка выделуется отдельно, така ж та довгенька, дедушкина большая, в случае чего там по лоби можно получить ложкой. Батькина самая большая, старшая” (АК№3061). Есть чужой ложкой запрещалось, особенно ложкой отца: “Толька сваей лошкой ешь, патаму-то заеды будут” (АК№3568). Такая связь между членом семьи и его ложкой прослеживается и в запрете: “Ножик с лошками никада нельзя класть, никада, в семьях дружбы не будет” (АК№3264).
Хлеб за столом резал мужчина глава семьи, предварительно перекрестив его ножом. При резании хлеба нельзя его переворачивать - жизнь перевернешь (4). После того как хлеб был разрезан, отец раздавал его всем сидящим за столом. Особое внимание придавалось хлебным крошкам: “Крошечка упадёт, а мы па ей будем ходить, а это хлеб – Иисус Христос, тело Христово” (АК №1927). Крошки глава семьи бережно собирал и либо съедал сам: “У нас папа все крошекчки саберёт, ни адной крошечки нигде не астанеца, в ладошку, и в рот положил” (АК№3571), либо отдавал кому-то из детей: “Одризав, кажному по куску поклалы хлиба, а ти крихоткы от так пощипалы, пощипалы: “Ну, кому?”. И Павлыку там поклалы на хлиб, а той сразу в рот и пойив, нидэ крошечкы. Цэ як награда, поощрение” (АК№3078). Таким же “поощрением” выступал слипушек/злэпок и горбушка (натеки из теста): “Парезал куски, а я знаешь: “О, Маруське слипушек даешь, а мине мякушек”. Кажный старался захватить слипушек”(АК№3569). Розданный хлеб необходимо было доесть до конца: “Детям говорили: “Вот недоешь, а кусок хлеба будет гоняться за табой ночью”” (АК№3336). Вечером старались не начинать новой булки, однако если и начинали, но краюшку отдавали детям (если съест хозяин или хозяйка, то их телята “будут блудить”). (5)
К особо значимым элементам будничной трапезы можно отнести соль. При отсутствии соли на столе глава семьи мог вообще не приступить к обеду: “Нивестка молодая была, ну а дед сидит, и ни йисть: “Хай паймет чиво”. И пока не паставила, нихто не ел” (АК№3336). По известной пословице - “Недосол на столе, а пересол на спине”, глава семьи мог наказать всех членов семьи: “Сварышь борщ, ан недасолёна, грит [дед невесткам]: “Гапка, ты салила борщ?”. Ана: “Салила”. Он: “А ты Санька салила?” - “Салила”. “Ну и я, - грит, - пасалю”. Пересалил всё, и гаварит: “Ну и ешьте все, и я поем”. И не вазражали” (АК№3338). В соль запрещалось макать яйцо, так как считалось, что во время тайной вечери Исус Христос предсказал предательство, и назвал предателя того, кто макал яйцо в соль, коим был Иуда (АК№3047).
Наличие на столе тарелок зависело от достатка и количества членов семьи. Наиболее распространенным было общее употребление первого блюда с одной чашки всеми членами семьи, в частности, если кушали за “сырном”. В других случаях опять же учитывалось число “едоков”: “Подавалось у некоторых в адной миске. Но стол большой, 2-3 миски, первое наливалось, штоб ближним доставать. Детям особо, если нас челавек пять, нам же неудобно всем с адной. Адну миску и втарую, вот мы и ели” (АК№1709); “И сами пожилые так, на столе такие чашки большие, с адной чашки. Если дюже много, то на две чашки” (АК№2012). В богатых семьях для второго ставились отдельные тарелки, хотя это нередко вызывало непонимание: “Кажному старцу по подставце” (АК№3549).
Повсеместно на Кубани «право первой ложки» принадлежало только главе семьи: “Если только сели за стол, а столы раньше на всю хату, ну, примерно челавек восемнацать сесть, пакуда старший не вазьмёт лошку, и не начнёт йисть, никто, даже вот такое дитё не будеть йисть. [...] Он первый черпанул, патом берите все” (АК№3570); “Гаварили так, первую лошку отец берет, втарую, третью, а после третьей тада все” (АК№2221); “За стил силы, пэрвый, як закон - батько брав” (АК№2176). После того как отец взял первым, к еде приступали все члены трапезы, при этом соблюдая порядок старшинства: “[Отец] берет лошку, зачерпнул, кусочек хлеба под лошку, мать берет точно так. А маленький же сидит, ему не терпица, и вот па очереди ани пашли, каждый па старшенству в чашку опускает лошку, а маленький не терпит, хватает. Он ему лошкой раз по лбу, он ево понял, он больше не полезет в чашку без очереди” (АК№3549). Можно выделить два вида наказания детей за неправильное поведение: удар ложкой по лбу, и, наиболее строгое, изгнание из-за стола. Основные нарушения застольного этикета можно продемонстрировать примерами: “Заварочился, или таропися, с лошки течёть, предупреждает сразу, а втарой раз - лошкай стукнет” (АК№3568); “И никада ты не папнёшси на другую сторану чашки, если чашка большая, черепяные были чашки, и не папнешси пад тваю сторану я не палезу. А хватаешь, щас же лошкай па лбу” (АК№3569); ”Лошкой еси зачепишь густийшэ, вин [отец]: “Нэ вылавливать!” (АК№3221); “Вставать - нэ встають, и воды никода нэ напьеся, як тэпэрь кушают и воду пьють, этого строго нэ давалы” (АК№3047); “За столом хто заговорэ - так и в лоб лошкой схватэ [...]. Йисты мовчы - это строго настрого. А вжэ здорови булы, а смих нападэ, так попадэ лошкой” (АК№3099); “Хоть бы одын так по всий миски, тико биля сэбэ бэрэшь и йишь, и ны дай Бог заторохтив лошкой” (АК№3078); “И чашка стоит здорова, и успевай тока з нэи тягать. И вот я закапризничаю, хто-то там мэни товкнул, хто-то другой, и я раскапризничалась – мэни йисты нэ дадут. Нэ йила там, нэ успила там, больше тоби не дадут. Хочь до обед будэшь голодна, хочь до вэчира, хочь ты плачь, хоть шо. И от это научилы на всю жизнь. Научилы, шо знай врэмя йисты” (АК№215). То есть к нарушениям этикета, помимо игнорирования старшинства, можно отнести: смех и разговоры за столом, нерегламентированный выход из-за стола, спешка, непоседливость, избирательность в еде, неаккуратность.
Особо относились во время обеда к дележу мяса и, в частности, курицы между членами семьи. Это распределение выполнял отец: ““Господы благословы” - а потом риже [...]. Батькови голова, батько всиму голова. Дивчатам крыльця, шоб воны литалы, хлопцам ножкы, шоб воны бигалы. А матэри шо прыйдэця” (АК№3099); “Ему [В.В. – отцу] мясо попадало пэрвому, дитям остача, а нам пшик - кобылка гола з курыци. [...] У мэнэ кума, вже як вси выросли диты, каже: “Ну, кума, хочь тэпэрь тоби мяса остаеця” (АК№3244); “Первая булдыжка - старшему или атцу, или деду. А самый каму достаёца - эта женскаму персоналу, асобенно вот жена, невестка, эта им вот гарбушки, кадык и гарбушки” (АК№3570).
Заканчивалась трапеза молитвой: “Устаем, пазавтракали или паабедали и молимся Богу: “Спасибо Богу, Матери Божьей, всем Святым за хлеб, за соль. Царства Небесное дедушкам, бабушкам. А папе с мамой дай Бог здаровья” (АК№3595). Встречается и обязательный поклон родителям после еды, и целование руки отцу: “Раньше було челом бьешь папаши, маме. А папаше обязательно бьешь челом, ну вроде як здоровкаешся и в руку цилешь, обизательно после еды, обизательно, благодарение» (233).
Вечером после ужина в больших семьях глава семьи проводил “совет”, то есть распределение между членами семьи обязанностей и работ на следующий день: “Вот как вечером, вечерний был совет. Вот ужинали и патом саветывались - кто чево будет делать” (АК№3572).
В случае если во время будничного приема пищи заходил кто-то из знакомых или соседей, то следовал ритуальный обмен приветственными формулами (гость-хозяин): “Хлеб да соль” - ”Спасибо, и вам за стол” (АК№3595). В старообрядческой следе: “Ангел за трапезой” - “Невидимо предстоит”. Несмотря на то, что предложение присоединиться к застолью было обязательным, случайный гость должен был отказаться, или ограничивался чаем.
Таким образом, вышеизложенный материал позволяет говорить о том, что повседневная семейная трапеза была закрыта от посторонних, при этом все действия участников регламентировались с главой семьи, находившимся в центре этих отношений
http://eniseycossaks.listbb.ru/viewtopic.php?f=26&t=1137

Нашими предками- казаками было давным-давно замечено и сказано: «Писанный закон умирает». Можно развить эту мысль так: во-первых, раз народный обычай или традиция фиксируется, значит они уже не общеприняты (на живой обычай не обращают внимания, так как он повсеместен и сам собой разумеется); во-вторых, раз и навсегда закрепленный письменно, он останавливается в развитии и может быть точно так же, только письменно, отменен или заменен на новый, в то время как в обычае живом изменения происходят медленно, незаметно и не вызывают ни недоумения, ни сопротивления. И наконец, обычай, возведенный в степень государственного закона, неизбежно вызывает желание ему противоречить.
У казаков не было письменного домостроя, но он существовал и был неоспорим, как руководство, избавляющее от многих лишних забот и проблем, обременяющих создание и существование семьи.
А вот лишь некоторые особенности "домостроя", существовавшего у казаков.

Застолица
У окна, ближе к образам, в торце стола сидел Сам — отец семейства, человек на возрасте. Слева от него под образами — отец, за которым сын почтительно ухаживает. Обычно старик съедает что-то и уходит к себе или вообще не садится столу. В этом случае обедать ему подают в «келий», в его каморку. Тогда слева от Самого сидит уважаемый гость или гости. Далее справа и еле - вдоль стола, по убывающей: старшие сыновья, средние сыновья, младшие сыновья. В некоторых случаях, по правой стороне — сыновья, по левой — зятья. Затем старшие дочери и снохи, средние дочери, младшие, внуки, замыкает стол Сама — жена хозяина, рядом с нею «баушки» и старшая «бауш-ка» — мать хозяина дома или теща и гостьи — родственницы хозяина и хозяйки.
С этого конца, который в бедных домах ближе к печке, а в зажиточных — к кухне, подается еда, здесь женщины могут вставать и убирать посуду.
Следует заметить, что большинство казаков разных войск всегда ели из своей посуды, хотя, как это было принято в старые времена, были семьи, где обедали из одной миски. И в таких случаях подавались две разные посуды — для мужчин и для женщин с детьми.
Еда разносилась или передавалась по столу следующим образом: Самому — отцу. Он ставил тарелку перед стариком, затем — перед гостем или перед тем, кого хотел отметить и почтить. Например, могло быть так, что отец первую тарелку ставил перед младшим сыном или внуком, который в этот день отличился.
После того, как еда была расставлена, Сам призывал к молитве. Иногда читал ее он, но чаще поручал кому-нибудь из младших детей. Затем разрешал садиться и разрезал каравай хлеба, раздавая ломти.
Оброненный кусок хлеба следовало поднять, поцеловать, прочитать молитву или сказать «Господи, прости!».
Обычно за столом ели молча. В Великий пост во время обеда читалось Писание. Обычно читал старик или кто-то из детей. После обеда читалась благодарственная молитва, подавался чай или на юге Дона — кофе. После благодарственной молитвы за столом разрешалось разговаривать, поскольку это уже считалось не обедом, а угощением.
Этот обычай соблюдался строжайшим образом, причем чем проще и беднее была семья, тем в большей чистоте соблюдался чин застолицы. Только невежа мог начать есть прежде, чем опустит ложку в еду Сам, независимо — его это тарелка или общая миска.
При еде из общей посуды свято соблюдался принцип старшинства. Ели в два приема: сначала «юшку», затем по стуку старшего о край посуды разбирали мясо и овощи («гущу таскать»). Ложку ко рту несли неторопясь, подставляли снизу ломоть хлеба. Того же порядка придерживались в армии, где егм, в основном, из общей посуды. Особо ели кашу — по кругу, забирая ложкой с краев, где она успевала остыть.
Старообрядцы, коих по некоторым данным в казаках 40%, в армии получали разрешение есть из своей посуды, им разливали первыми. Они же и в гости ходили со своими чашками и ложками. А своим гостям подавали еду в специальной «поганой» посуде. Кстати, это слово не оскорбительное. «Паган» по-латыни означает «другой веры».
Казаки были чрезвычайно веротерпимы. Потому гость усаживался за стол рядом с хозяином независимо от того, какой он веры. И если в дом бывал зван мусульманин или еврей, то старались не готовить блюд из свинины, чтобы не ставить гостя в неудобное положение.
Праздничная застолица строилась тем же порядком, с той только разницей, что столов накрывалось больше и гости сидели вперемешку с хозяевами. Два принципа соблюдались строжайше: женщины — отдельно от мужчин, и по-старшинству.
Для молодежи ставился отдельный стол, причем имелась в виду только мужская молодежь, незамужние девушки сидели рядом с матерями и тетками.
На столе перед молодежью никогда не было ни вина, ни пива. Кстати, бутылка на столе — это не казачий обычай! Вином в застолицу «обносили». Отсюда разница, звучащая в словах «поднос» и «разнос». Поднос несут одной рукой, а разнос — это огромный поднос с двумя боковыми ручками, который двое казаков носят вокруг стола или позади свадьбы. Они же разливают вино. Бутылки (несколько штук) стоят на столе только перед Самим, который собственноручно наливает уважаемым гостям, передает бутылки старикам и командует, когда обносить. Таким образом строго регулировалось количество спиртного за столом. О вине следует сказать особо, поскольку у казаков существовала древнейшая культура вина и винопития, обусловленная не только обычаями, строго регулируемая различными запретами, но и осознанная философски. От застолицы, где собиралась вся семья или даже весь род, отличалась беседа.
Беседа
Беседа — особый род празднования. Бывали мужские и женские беседы, на них собирались, в основном, ровесники, односумы, как назывались у казаков сослуживцы. Были беседы, на которые собирались молодые казаки, если один из них собирался жениться; были беседы жалмерок и вдов; были беседы стариков.
Как правило, мужские беседы проходили летом в степи или саду. Женские — в саду или горнице. Если первые — как бы вдали от семьи и дома, то вторые — только под прикрытием чувала. На беседу вскладчину покупалось вино и закуска, выбирался называемый в шутку «гулебный атаман» — заводила. В помощь ему гулебный есаулец и кошевой-виночерпий. Это был как бы «Казачий круг», но шутливый, хотя и он позволял соблюдать порядок. Собственно заводила следил за погядком, предоставял слово, гулебный есаулец следил за порядком, а кошевой разливал вино и выдавал закуску.
Беседа молодых казаков всегда была посвящена какому-нибудь определенному событию, скажем, предстоящей свадьбе или полученной на службе награде. Вся беседа проходила в. шутливой атмосфере, причем гулебный атаман сам, как правило, не пил. Во всяком случае, когда все хмелели, он и есаулец оставались трезвыми. Кошевой пил через раз, а пили по команде и чаще всего вкруговую, то есть из одной чарки, которой черпали из ведра. Чарка принадлежала лично кошевому или атаману, и он обязан был сохранять ее до следующей беседы. Потеря чарки была серьезным проступком, после которого бывший кошевой от должности отстранялся — «казну не блюдет».
При беседе обязательно пели и плясали. Если кто-то «слабела, ему по общему решению больше пить не давали. Перепивших держали в степи до утра, пока они не высыпались и не трезвели. Или, если вести было недалеко, вели домой задами и огородами. Пьяный казак мог так «ославиться», что могла расстроиться и женитьба. Появление на улице в нетрезвом виде, когда казак не способен был контролировать себя, считалось очень серьезным проступком. Можно было попасть под караул и отлежаться до утра в холодной, что, как правило, кончалось штрафом. Повторный проступок заканчивался поркой.
Следует особо отметить разницу в наказаниях: если малолетку могли пожалеть и передать отцу, а уж он разбирался со всеми участниками попойки, то казак второй очереди обязательно наказывался. Казака наказывали не за то, что он пил, считалось, что пришедшие с войны имеют право «гулять», как гуляли и пришедшие со службы и мобилизованные, а за появление в неисправном виде.
В стариковской беседе могли выпить и спеть только в кругу близких по возрасту, с «годками». Обычно это происходило летом, после Петровского поста, когда в сельскохозяйственных работах бывал небольшой перерыв. Собирались вечером в саду, ставили самовар, доставали небольшой боченок старой наливки, из которой за всю беседу выливали по сдной-две стопки на человека — «за упокой и во здравие». Пили не до дна, при многочисленных тостах.
На «веселую беседу», когда собирались попеть, нанимали «дишканта», молодого казака или казаченка, подголоска. Это считалось работой, и ему платили как нанятому музыканту на свадьбе.
Женскую беседу обычно устраивали жалмерки — женщины, чьи мужья были на службе, или вдовы. Их «беседы» проходили при закрытых дверях и не поощрялись. Проходили они наподобие мужских, чаще всего приурочиваясь к какой-нибудь дате — именинам или дням поминовения, к святкам ипи иному празднику. И если женские беседы вдов не одобрялись, но не преследовались, то пребывание на них девушки или замужней женщины, ушедшей из дома скоротать вечерок без мужа строго осуждалось.
Жена бывала наказуема мужем, за незамужнюю девушку, кроме нее, «таска» ждала ее мать, крестную, старших сестер и теток.
Праздников было много. Праздники были обязательной частью быта. Все они были различны. Праздновались по-разному, включая и разные обязательные кушанья. Каждый из этих праздников строился по особому ритуалу, который требует специального описания, так как в нем ярко отражались взгляды и характер казаков. Но была общая обязательная черта всех праздников и «гостеваний».
Они никогда не отмечались в одиночку, но обязательно в кругу родни и сослуживцев-однополчан. Очень редкие праздники отмечались отдельно юношами и девушками (девичники, посиделки и т. д.).
Общим правилом было то, что семейные люди поодиночке в гости не ходили, хотя там, в гостях, друг с другом почти не общались: женщины сидели и разговаривали с женщинами, а мужчины — с мужчинами. Казаки очень бережно относились к собственному достоинству и боялись оскорбить достоинство других. Этим и обусловливалось, например, то, что мужчины и женщины за столом сидели отдельно. Чтобы подвыпившие казаки не «глазели на чужих жен» и не рождали ревность в своих односумах, с которыми им, может быть, завтра предстояло рядом умирать. Люди военные, привычные к бою, казаки были горячи и скоры на руку... Потому при всех встречах за столом положено было снимать личное оружие и оставлять его в прихожей под присмотром часового. Это относилось даже к заседаниям казачьих штабов или обедам офицеров.

Родство и свойство.
Побратимство.
Родство — близость по крови. Свойство — родство по женитьбе, по замужеству, родство по совместным крестинам: свойственниками становились кумовья (см. ниже).
Побратимство — особая древняя обрядность, которая делала друзей, чаще всего однополчан, «братьями в духе». У казаков побратим зачастую почитался ближе родных братьев.
Казак был обязан знать все степени родства и знать своих предков поименно. Этому много способствовали Поминальники, которые сохранились за иконой в киоте в каждой семье. Воспитание казака начиналось с семейных рассказов о жизни предков. На этом строили комплекс «СЛАВЫ», который стоял у казака в системе ценностей на первом месте, затем «ЧЕСТЬ» и лишь на третьем — «ЖИЗНЬ». Предки — праотцы — люди за четвертым-пятым коленом родства, которые помнились поименно, если бывали СЛАВНЫ. Вы-50 страивалась расширяющаяся пирамида: Сам — Отец + Мать, 2 деда, 2 бабушки, 4 прадеда, 4 прабабушки, 8 прапрадедов, 8 прапрабабушек.
Разумеется, более память удержать имен предков не могла, и запоминались только те, кто чем-то выделился.
При женитьбе число родственников удваивалось. К отцу и матери добавлялись тесть и теща, а для жены — свекр и свекровь.
Поскольку семьи были очень многодетными, то в степени родства включались все братья и сестры мужа и жены. Соответственно, брат мужа — деверь, брат жены — шурин, сестра мужа — золовка, сестра жены — свояченица.
Жена брата — невестка. Муж сестры — зять.
По отношению к родителям жены (тестю и теще) — зять. По отношению к родителям мужа (свекру и свекрови) — сноха.
Двое, женатые на сестрах, — свояки. Свояк же — муж свояченицы (но это родство третьей степени), равно как и женатые на двоюродных сестрах — двоюродные свояки (четвертая степень родства).
Сестрин муж шурину своему и свояченице — свояк.
На Дону и на Урале употребляется словечко «своек» — это, как правило, очень дальний родственник, степени родства которого не могут счесть, либо просто земляк.
Шабер — двоюродный или троюродный брат жены и мужа, очень дальняя степень родства. Это слово, происходящее от славянского «сябр» — друг, иногда распространяется и просто на соседей, с которыми поддерживаются хорошие отношения.
Кроме этой прямой степени родства, родство бывало и многослойным, когда в него вступали братья и сестры отца и матери. Так, у казаков братья отца звались дядьями, братья матери — дядьками. Тетка, которая занималась воспитанием ребенка, получала название мамки, остальные — тети.
Учитывалось и родство по деду и бабушке. Их братья звались двоюродными дедушками, а сестры — двоюродными бабушками (соответственно троюродные и четвероюродные), а молодые для них — внучатыми племянниками, опять-таки и двоюродный внучатый племянник и четвероюродный. Отцы и матери мужа и жены между собой назывались сватами и сватьями
Свойство.
Свойственниками были люди, связанные духовным родством — восприемники, крестные отец и мать. Они между собой и по отношению к родителям крещенного звались кумовьями. Существовали два глагола, в которых суть действия — породниться и покумиться.
Кумовство играло огромную роль в казачестве. Во многих случаях крестный отец и мать несли большую ответственность за крестника, чем его родители. Так, если казак оказывался бракованным по здоровью, то платил за него для найма замены отец, а если он проигрывал деньги в карты или был замечен в пьянстве, не ходил к исповеди — штрафы платил крестный. На нем лежала полная ответственность за духовное воспитание крестника и за обучение его воинскому искусству, ремеслам и верховой езде. Между свойственниками запрещалась женитьба.
Особая роль выпадала на долю крестных, когда ребенок сиротел или умирал (погибал) один из родителей. В случае второго брака (соответственно место отца занимал отчим, матери — мачеха, а ребенок звался пасынком или падчерицей, в отличие от родных сына и дочери). Крестные неукоснительно контролировали жизнь крестника или крестницы и могли без разговоров забрать ребенка себе, если видели дурное с ним обращение.
Свойством, как правило, закреплялись отношения, сложившиеся по службе, по совместному труду. Поэтому особая роль принадлежала в казачестве еще одному обряду — побратимству. А любили крестных обычно не меньше родителей, несмотря на то, что у особенно уважаемых людей число крестников исчислялось сотнями. Собственно религиозная задача крестного — молиться за крестников, что и делалось ими ежедневно по поминальной записи.

Побратимство.
Очень древний обычай, восходящий к дохристианским временам. Удивительно, что он. сохранился до наших дней почти без изменений таким, как его описывают античные авторы. Означал братство по духу, которое бывало крепче родства по крови. Как правило, побратимами становились люди, долгое время знающие друг друга, пережившие вместе какие-то особые невзгоды. На побратимов накладывались определенные обязанности.
В древности побратим, если он был не женат, обязан был после смерти друга жениться на его вдове и т. д. Этот обычай ушел с язычеством, но вот обязанность побратима приходить на помощь всеми силами и средствами, даже без зова, и делает побратимство важнейшим обычаем наших дней.
После смерти одного из побратимов другой обязан заботиться о его родителях и детях, как о своих. Обряд братания. На рассвете двое казаков идут в степь или на курган-могилу. Становятся на колени и ждут восхода солнца. В момент, когда солнце показывается из-за горизонта, меняются нательными рубахами, целуют землю и читают трижды «Отче наш». Меняются нательными крестами. Этот обычай появился в глубокой древности, после принятия нашими предками христианства. Скифы, от которых казаки унаследовали этот обычай, смешивали кровь из надрезанных рук в чаше с вином и выпивали. Христианство запрещает обычаи, связанные с любым видом кровавой жертвы. Она заменяется обменом нательными крестами. Вино-питие заменяется совместным приходом к Св. Причастию. После обмена крестами, оборотясь к солнцу и стоя на коленях, вместе читают «Символ веры», положа друг другу руки на плечи. Затем троекратно целуются и далее идут в церковь к Исповеди и Причастию. Никаких клятв не произносят, и то, что два казака стали побратимами, для окружающих может быть тайной.
Иногда на войне, перед решающим боем происходило братание целого взвода или отделения. В таком случае казаки менялись не только крестами и рубахами, но и ладанками с родной землей.
Считалось, что в Царствии Небесном побратимы соединятся и на Страшном суде будут стоять вместе и вместе давать ответ, причем будут нести равное наказание и помилование, так как с момента побратимства становятся как бы одним человеком, любя побратима больше себя. Это выражалось, например, в том, что в момент наводнения -или пожара побратим бежал сначала спасать семью названного брата, а затем свою собственную.
Родство, свойство и побратимство сплачивали казачью общину в монолит, который и позволил нам уцелеть в эпоху геноцида.
http://eniseycossaks.listbb.ru/viewtopic.php?f=35&t=264&p=22681#p22681